Николай Давыдович САХОРОВ живёт в п. Красный Октябрь. Всему прикумью, и не только он известен как замечательный художник-пейзажист, наследник Репинской школы. Занимается он и резьбой по дереву, корнепластикой. Но в Лане он он открылся ещё и как прозаик. Его неповторимая, как народный говор, манера письма, его удивительные истории о мире животных и птиц завораживают читателя. Николай Давыдович является членом Академии орнитологии, поэтому его рассказы и заметки имеют ещё и научную ценность. За сорок лет наблюдений за живым миром накопилось у него много интереснейных произведений, которые теперь предстают вашему вниманию.
ЗАМЕТКИ ОРНИТОЛОГА
ЖУРКА 2005г.
Журавль-Красавка живёт на моём подворье уже очень давно. Среди моих питомцев он считается старожилом. Эта птица попала ко мне совсем пуховичком в возрасте трех-четырех дней в 1968 году. И не написать о ней я не могу.
Ко мне часто приходят знакомые, друзья, и задают один и тот же вопрос: Сколько ему лет и где его взял я? До того момента как у меня появилась Журка, журавлей я видел только в небесах, когда они пролетали весной и осенью над нашим селом. От их криков у меня захватывало дух, они казались загадочными таинственными птицами. Стройные косяки и красивый полёт – будили во мне какие-то высокие чувства, и в этот миг мне казалось, что я становлюсь другим человеком. Я всегда провожал взглядом стаи до тех пор, пока они не исчезали за горизонтом.
И вот однажды в конце мая я поехал с товарищами на Чограй, порыбачить. Много слышал об этом загадочном месте и о водохранилище. В низине раскинулась степь, а посреди её просторов течёт речка Чограйка. К этой реченьке на водопой прилетает много разновидных птиц, в том числе и журавли. Там можно было разглядеть их вблизи.
Мы спустились с дамбы, и ехали вдоль речки пока не нашли подходящее место для рыбалки. Позавтракав на природе, все разбрелись по облюбованным местам. Я заплыл на камере в камыши, и забросил удочки. Рыба ловилась хорошо, и настроение было отличное. Часа через три, я услышал тревожные крики журавлей, и стал осматривать берег в том месте, откуда они доносились. Я увидел недалеко от нашего лагеря пару журавлей-Красавок. Красота их, меня поразила, это были действительно Красавки. Сизые, стройные птицы, с белыми косичками на голове, шея чёрная с галстучком. По-видимому, они кого-то боялись и летали над нашим лагерем. Я забыл про рыбалку и стал наблюдать за журавлями. Они были встревожены и, курлыкая, кружились на одном месте. И вдруг я увидел под ними на траве маленького журавлёнка. Он был почти как гусёночек, который только что вывелся. Птенец стоял на своих ножках и ни куда не отходил. Журавли немного успокоились, но так и не улетали в степь. И тут я увидел в метрах тридцати от журавлёнка, виновника всей этой суеты. Он лежал, притаившись в траве. Это был Хорс. Светло-охристый его мех не сразу заметишь в степных травах. Я рассмотрел его уже после, когда обнаружил. Тогда-то я и понял, почему журавлёнок один у этой пары. Поэтому журавли и прилетели к нашему лагерю, чтобы спасти своего птенца от этой степной лисы. Видимо этот зверь когда-то уже поймал одного птенца, и теперь он охотился за ними, а улететь они не могли. Так они остались на ночь, недалеко от нас.
Наутро, когда рассвело, я сразу увидел наших знакомых журавлей. Они стояли поодаль от нас, а птенец лежал рядом. Хорс стерёг птиц, выдавая себя торчащими ушами из травы. И было видно, что он на стороже, и как только мы уедем отсюда, он поймает этого журавлёнка. И тут мне мои друзья посоветовали взять птенца себе. После обеда мы стали собираться домой, и я забрал с собой птенца. Вот эта красивая птица и есть тот самый пуховичок, которого я взял тридцать шесть лет тому назад. Мы уже не можем жить друг без друга, птица и человек. Я научил ее многому, но и она меня научила больше видеть и понимать природу, которая нас окружает. Журка открыла для меня окно в мир, который я раньше не замечал и не знал. Я теперь даже не представляю, каким образом можно жить, не зная этих тайн природы.
Когда я привез журавленка домой, сразу стали вопросы: «Чем его кормить? Как с ним обращаться? Кто будет за ним ухаживать?» Ведь нам всем нужно было ходить на работу, а дома никого не оставалось. И я решил брать его с собой в мастерскую. Целый день он сидел у меня за пазухой. Иногда я вынал журавлёнка оттуда, чтобы покормить и почиститься от птичьего помета. Я работал художником оформителем. Моё начальство не догадывалось, что я ношу птенца на работу. Так мы с ним работали, я писал лозунги, рисовал панно, писал номера на автомашинах, а он сидел тихо, ни чем себя не выдавая.
Но время шло, и Журка подрастал очень быстро. Со временем я узнал, что он любит из пищи, каких насекомых, кузнечиков, жуков и даже то, что едят люди. Я начал постепенно прогуливать его в своей мастерской. Он стоял рядом со мной. Но стоило мне сделать шаг, он тоже делал шаг и, тыкая носиком в пол, собирал разные камешки. Со временем о нём узнало моё начальство, а потом и односельчане. Журавлёнок рос быстро и постепенно превращался в изящную, стройную птицу сизой окраски. На работу со мной теперь он ходил своими ногами, шагая рядом, не отставая, а иногда и впереди. Людей он не боялся, не боялся и собак, которые часто подбегали, чтобы понюхать его. Но произошёл один случай, который меня очень удивил. Как всегда мы с журкой шли на работу. Наши селяне уже привыкли к нам, и уже смотрели на нас с доброжеланием.
И вот однажды к нам присоединился попутчик с небольшой собакой. Мы шли, разговаривая между собой, а наши питомцы шли рядом. Но видимо этому пёсику захотелось цапнуть Журку. Я, конечно, был на чеку, но и мой питомец не терялся. Когда пёс хотел его схватить, Журавлёнок молниеносно клюнул его в глаз. Пёс сразу заскулил, и рванул от нас что есть мочи. Мы сразу не поняли в чём дело, а Журка шёл рядом со мной, не обращая внимания на убегающего пса. На другой день я увидел снова того товарища. Он сказал, что его Тарзан сидит в будке, а глаза его слезятся. Через некоторое время я снова узнал про состояние этого пса, а он уже был одноглазым. Вот так Журка постоял за себя в первый раз. Другого пса он клюнул прямо в нос, в ноздрю. Оказывается это у зверей самое больное место. Я понял, что эта птица может постоять за себя, когда на неё нападают в открытую. А если исподтишка, то она пугается и ищет защиты у человека. А на воле птица может стать добычей у волка, лисы или орла.
Так прошло лето. Журавль мой вырос, стал действительно красавкой. Метрового роста, с сизым оперением, вишнёвыми глазами, с белым хохолком на голове напоминающим ковыль. Мы, как и прежде ходили на работу вместе. Журка следовал впереди, он уже знал дорогу туда и обратно, знал мой двор, первым подходил к воротам, останавливался и тихонько н знал своё место в подсобке. Мы полюбили его.
Наступала осень. Я знал, что моему журавлю нужно будет улетать на юг. Он ещё не видел своих собратьев и не слышал их голосов. Чтобы лететь в тёплые края, ему нужно было тренироваться летать. Я выходил с ним в степь, и он там пробовал летать. Постепенно он стал подниматься над землёй и пролетать несколько метров, потом научился взлетать высоко. От меня улетать он не старался. Разбежится, поднимется вверх, покружит надо мной и опять садится.
Настала пора птицам собираться в стаи. Журка стал беспокойным. Стоял часами на одном месте, прислушиваясь и смотря в небо. По-видимому, он ждал того дня, когда его собратья начнут свой отлёт в тёплые края. Журавлёнок к тому времени стал почти взрослой птицей и оказался самкой. Я стал называть её Журавкой. Она знала своё имя и охотно откликалась. И вот в начале сентября 1968года в небе над нашим селом появились первые косяки журавлей. Небо было синее-синее. Стояла тёплая и тихая погода. Журавли летели высоко. Видно было, что они набрали высоту где-то в маджарских степях. Они летели стаями. Журавлиные кружева тянулись и тянулись. Одни были уже близко к южному горизонту, а другие с севера всё подлетали и подлетали. Они кричали в небесах. Слышен был писк молодых птенцов и крики вожаков. И весь их полёт был организован разумно и аккуратно. Вся эта птичья масса, двигалась в чётком порядке. Видно было, что каждая птица находится на своём месте.
Но вот последний клин вдруг повернул и закружил на месте, отстав от других стай, потом стал набирать высоту. Это были старые журавли. Голоса молодых журавлят среди них не было слышно. Меня это заинтересовало, и я продолжал смотреть на небо. А между тем с севера стала приближаться новая стая. Она была небольшой и состояла в основном из молодых журавлей. Они подавали неокрепшие, писклявые голоса, а старые им отвечали. Летели молодые ниже, чем взрослые особи, которые продолжали кружить и кричать. Подлетевшая стая тоже пошла по кругу, догнав своих старших сородичей, вместе с ними продолжала набирать высоту. И когда они поднялись так высоко, что по размеру стали казаться как голуби, то стали выстраиваться в шеренги, и так, выстроившись в свои группы, потянулись вслед уже удалившимся стаям.
Мне стало ясно, что старшие журавли поджидали отставших, более слабых птиц. Значит, они во время полета знают друг о друге все, и поддерживают между собой связь. После этого открытия для себя я часто стал замечать такие заботы птиц друг о друге.
Журка при появлении стай над селом вела себя спокойно, смотрела в небо, но взлетать не пыталась. Когда стаи скрылись, она, как обычно стала клевать корм, который я ей приготовил.
Так она впервые увидала своих сородичей. На зиму я приготовил Журавке теплое помещение, а когда были сильные морозы, я забирал и до сих пор забираю ее к себе в дом.
Вообще то, птицы морозов не боятся, но у журавлей уязвимы ноги. Чтобы Журавка могла зимой гулять, я сшил ей маленькие чулочки, но понял вскоре, что это лишнее. Главное, чтоб ноги были сухими, и тогда мороз не страшен.
Постепенно мы стали понимать друг друга без слов. Постепенно это понимание вылилось в заботу друг о друге. Я заметил однажды, что Журавка стала тщательно укладывать свои перья и смазывать их клювом. Это продолжалось почти час. Потом она стала подзывать меня к подсобке. Я не сразу понял, что она хочет. Но птица все курлыкала, подходила ко мне и опять звала в укрытие. На другой день пришла гроза, был такой ливень, что затопленным оказался хутор Горный, там завалились дома. Это была настоящая беда. С тех пор я стал слушать Журку и следить за ее поведением более внимательно. Она безошибочно предсказывала любую погоду. Это был такой информатор, что ни какой барометр не нужен. Я понял, что птицы не только знают о природе куда больше нас, но информируют друг друга обо всех изменениях. А некоторые птицы знают наперед все времена года. Какое будет лето, сухое или дождливое, какой будет зима, теплая или морозная. Когда я понял это, то был потрясен. Мы, люди не замечаем кроме себя ничего, а они знают наши мысли, понимают какой человек, что из себя представляет. Это я заметил по поведению Журки.
Однажды мне надо было уйти из дома надолго, а мне не хотелось, чтобы она оставалась на ночь на дворе, и я решил загнать ее в подсобку. Только я об этом подумал, как Журка заторопилась к калитке, ей не хотелось оставаться дома. Ее умение читать мысли я решил еще раз проверить. И получил подтверждение своим догадкам. А тайны открывались мне одна за другой. Я узнал, птицы могут, есть пищу, которой питается человек. Ядовитых насекомых Журавка видит на большом расстоянии и даже не смотрит в их сторону. Но если услышит кузнечика или саранчу, то идет на звук и обязательно найдет их и поймает, чтобы полакомиться.
О способностях Журавки я узнавал не один год. Наблюдая за ней и другими животными, я понял, что разумными существами на земле являются не только люди, что окружают нас очень смышленые создания, которые знают и понимают не меньше людей, а иногда и больше.
НЕУДАЧНАЯ ОХОТА ЯСТРЕБА ПЕРЕПЕЛЯТНИКА
Заканчивался последний месяц осени. По утрам белели луга от заморозков. С деревьев опадали пожелтевшие листья, медленно кружась, устилали собой подножье деревьев, а порывы ветра уносили их дальше. Листья, летевшие над землёй, были похожи на птиц.
Многие пернатые уже улетели на юг, в тёплые края. Утихли голоса журавлей-красавок, жаворонков, золотистых щурок. Перестали мелькать в синем небе ласточки. Они как-то сразу исчезли. Одни лишь воробьи ещё сидели на заборах и о чём-то шумно чирикали. В саду краснела калина, от мороза она стала красной и манила к себе своими гроздьями.
Скоро с северных краёв прилетят другие птицы. Это дрозды-рябинники серые, певчий чёрный дрозд, свиристели, зяблики, синицы и чижи. Корм для них уже поспел. Они будут перелетать постепенно к югу, в зависимости от запасов корма.
Я часто смотрю на одинокий тополь, который стоит на заброшенном подворье. Листья с него уже осыпались. Иногда на его ветви садятся перелётные птицы, чтобы отдохнуть немного с дороги. И снова ветер играет в его ветвях свою скучную мелодию. А недавно, когда ещё он был покрыт листвой, в его корне отдыхала стая золотистых щурок, оставшись на ночь. Они перед заходом солнца откуда-то прилетели, и долго кружились над этим тополем, то садились на него, то взлетали. И когда стало смеркаться, они успокоились и остались на ночь, а утром чуть свет снялись, покружили над тополем и медленно стали удаляться к югу. Я наблюдал за ними до тех пор, пока они исчезли из виду. Бежало время. Уходила осень. И вот однажды утром я услышал голоса, напоминающие звуки серебряных колокольчиков. Они были не громкие, но их было слышно по всей округе. Это прилетели мои долгожданные свиристели. Они прилетели к нам из холодных краев, где уже хозяйничает зима, подкормиться, чтобы были силы лететь дальше к югу. С ними прилетели и дрозды. Их голоса были слышны в моем саду. Они сидели на деревьях большими стаями, а некоторые уже хозяйничали под кустами и деревьями, переворачивая опавшие листья, ища там оставшихся насекомых, упавшие ягоды винограда, вишен. Только свиристели сидели своей стайкой и пели свою им понятную песню. Их было сорок особей. На голове у них были хохолки, они то прижимали их, то снова поднимали вверх и были похожи с такими хохолками на бояр при Иване Грозном.
В те времена носили высокие шапки и разноцветные кафтаны. Свиристели напоминали те далёкие времена своим убранством. Я стоял и слушал их таинственную, слегка грустную песню. Вдруг они от испуга сорвались с тополя и стали набирать высоту, улетая в юго-восточном направлении. Дрозды попадали в кусты и затихли там. Остались только те птицы, которые сидели на кусте терновника. И тут я заметил того, кто испугал моих гостей. Это был ястреб-перепелятник. Он летел близко над землёй со стороны реки кумы, и именно к тем птицам, что сидели на кусте. Ястреб камнем упал в терновый куст уже с пойманной птицей, напоминающей нашего скворца. Но вдруг послышался крик ястреба. Он бросил птицу и стал улетать от зарослей терновника с такой скоростью, как будто в него стреляли. Я заметил, что одна его нога повисла и болтается как перебитая. А его жертва сидит и поправляет свои перья, как ни в чём не бывало. Другая птица продолжала свою трапезу на том кусту, где только что произошла встреча с ястребом. Я поспешил к этим смельчакам, чтобы рассмотреть их. Когда подошёл ближе, то узнал в них дубоносов. Тот, который побывал в лапах ястреба, поправлял свой гардероб, а его напарник хрустел косточками от тёрна. Он перекусывал их с такой легкостью, с какой бабушки щелкали семечки. И мне стало ясно, почему ястреб бросил этого дубоноса. По-видимому, он был молодой и попал в беду по неопытности, оставшись обреченным на гибель с перекусанной ногой.
Мне понравились дубоносы, сумевшие постоять за себя. Дальше мне приходилось находить разгрызенные косточки от слив, кураги, вишен. Я знал, что это работа птиц с очень сильными и крепкими клювами, которые называются Дубоносы.
СЕРЕБРИСТЫЙ ХОХОТУН
Весна 1998 года удалась теплой и ранней. Особенно радовал май своими солнечными днями и буйным цветением. Соловьи устраивали свои концерты без устали от зари до зари, а над рекой Кумой можно было встретить рыболовов от стариков до молодых пацанов. И как-то в один из таких майских дней, ко мне приехали мои друзья. Они ехали с рыбалки и решили заскочить, проведать меня и отдохнуть с дороги, и конечно же отдать подарок, который они везли мне. А рыбачили они на соленом озере. Это неподалеку от Черноземельска, возле границы с Калмыкией. Озеро это находится между Дадинским и Састинскими озерами. Огромная впадина заполнилась водой еще неизвестно в какое время. Длина этого озера 14 км, а ширина доходит до двух, а то и больше километров. Тянется оно с востока на запад, и поэтому всегда продувается ветрами то восточными, то западными. Волны по озеру гуляют довольно внушительные. Вода в озере чистая и синеватая, а посередине озера есть острова. Вода с Дадинского озера выходит пресная, а в этом уже становится очень соленая. Секрета никто не знает. Вот на этих островах и побывали мои друзья. В этих местах водится очень много водоплавающей птицы. Там -то они и поймали птенцов, которых привезли мне. После их отъезда я стал рассматривать птенцов, и узнал в них птенцов чайки, Серебристого хохотуна. Птенцы были серые, как клубочки, немного пятнистые. Клювики длинные, ножки розоватые с перепонками, как у уточек. Я их поместил в углу сарая, в большом ящике и стал кормить. Хохотун довольно крупная чайка, слегка дымчатая, питается рыбой, селится колониями по островам. А когда появляется потомство, образуют детские сады. Более сильные чайки охраняют молодняк от хищников, остальные занимаются добычей корма. Молодняка собирается несколько сотен, и каждая мать знает своего птенца. Кормят всех подряд, пока птенцы не станут летать, потом они покидают этот детский сад и следуют за родителями, учатся сами добывать себе корм. Питаются они мелкими грызунами, могут разорить любое гнездо кроме лебедя-щипуна. Поедают и птенцов более мелких чаек, если найдут их поблизости. Не гнушаются и мусорными свалками. В общем, исполняют роль серой вороны и служат санитарами.
Так ухаживая за этими птицами, прошёл месяц. Птенцы очень быстро росли. Научились, есть с рук. Ели варёные яйца и картошку, свежую рыбу и мясо, научились пить воду из крана. Пришло время, когда они оперились полностью. Это были очень красивые птицы. Крылья у них стали длинными и напоминали соколиные. Облюбовали себе место возле крана, любили купаться под ним. Свою пищу запивали всегда водой только из этого крана. Постепенно стали привыкать к окружающим их птицам, курам, гусям, уткам и голубям. И как-то я заметил, что в моём голубятнике стали пропадать голубята с гнёзд. Куда они исчезали, не мог понять долго. Когда голуби очень ценной породы сделали третий вывод, я стал за ними следить. Одно гнездо лежало на полу, вдруг я заметил, что одна из чаек юркнула в голубятню, я пошёл следом. Чайка выскочила и побежала к крану, попила воды, забралась на свой ракушечный камень и запищала таким жалобным голоском, стояла, нахлобучившись и поджав ногу. Когда я глянул в гнездо, то птенцов уже не было на месте. Было понятно, что он их проглотил живьём. На конце её клюва, торчала соломинка от голубиного гнезда. Потом чайки стали воровать яйца из куриных гнёзд и глотать их как конфеты. Стоило курице закудахтать, как они тут как тут и следом съедали эти яйца. Проглотит яйцо, оно останавливается в конце глотки и в начале крыла. Чайка наклоняет голову, поддерживает его суставом крыла, яйцо раздавливается и всё готово, а скорлупу выплёвывает. Об этом узнала моя жена. Говорит, что это за зверей тебе привезли.
А вот однажды, домашняя утка их ещё называют шептунами или индоутками, вывела утят. Жена сидела и кормила их. На земле стояла сковорода с кормом, рядом мать утка. Утятки бегали возле корма, им было дня четыре отроду, а чайки стояли позади на своём месте и наблюдали за этим выводком. Пока продолжался этот процесс, жена не досчитала четырёх утят. Она обернулась назад, а там чайки уже доедали пятого. И тогда я понял, что такие питомцы на моём подворье не нужны. Пришлось везти их на их родину. В начале августа я отвёз этих чаек на то озеро, где они родились. Озеро шумело своими волнами. Чаек над водой было очень мало, видимо они уже разлетелись по местам, где можно было кормиться, а кормились они на мелких протоках. Я выпустил своих воспитанников, подкинув их вверх. Они долго кружили надомной, постепенно улетая к тем островам, где они появились на свет. Я повернул свою машину и поехал по степям домой. На душе была тревога и жалость к этим птицам, приживутся ли они к своей родной стихии или нет. До осени, было, ещё много времени, чтоб они научились на воле добывать себе корм.
БОЛЬШАЯ БЕЛАЯ ЦАПЛЯ
Зима вступила в свои права. Утром, когда было холодно, шёл снег и тонким белым покрывалом устилал землю. К обеду снег таял и превращался в хлюпкую жижу, а вечером оставались комки снега смешанные с грязью. Тёмная вода в селесбросах, была холодной и недвижимой, как лежачее зеркало. Оно отражало в себе высокое небо и летящие по небу серые тучи, из которых временами шёл этот мокрый снег.
В один из таких пасмурных дней. Мне принесли раненую белую цаплю. Как она выжила в такую погоду, сказать трудно. Ведь она питается рыбой и мелкими лягушками, а их в эту пору и в такую погоду уже не найти. Её нашли ученики седьмого класса. У неё было перебито крыло, оно висело, птица еле стояла на ногах и была вялой. Я её поместил в кухне возле газового котла и начал потихоньку подкармливать. Ела она не охотно, приходилось открывать ей клюв и класть туда кусочки рыбы или свежего мяса. Так, день за днём она стала набираться сил и привыкать к новой обстановке в её жизни. Потом я стал выносить её на прогулку в своё подворье. Цапля осматривалась и знакомилась с моими питомцами, которые, как и она попали в беду. Когда она стала ходить и брать еду с рук, я перевёл её в вольер, в ту подсобку, где зимовали журавли-красавки и огари. Вскоре они привыкли друг к другу. И время, пошло, сменяя дни ночами, недели месяцами приближаясь к весне. В конце марта я стал выпускать их на целый день, и они гуляли на свежем весеннем воздухе. А в начале апреля вовсе перестал загонять их на ночь.
Цапля стала совсем ручной. Она знала время своего кормления, не боялась людей, которые приходили посмотреть пернатых. Выделялась она среди всех птиц, своим белоснежным оперением, длинной шеей и бледно-жёлтыми, крупными глазами и таким же бледно-жёлтым, длинным и очень острым клювом. Тёмные ноги её, были длиннее, чем у журавлей, пальцы отличались от других птиц, их было по четыре, и все одинаковые. А у журавлей четвёртый палец короче. Цапля ходила медленно, с важным видом, с каким-то расчётом. Окружающих её птиц, кур, уток, журавлей, гусей, огорей не трогала, вела себя дружелюбно. Хотя её клюв представлял большую опасность. Это были концы, соединены до ножа в один, которые были очень острые, как шило. Она пробивала треску как гвоздём насквозь, и одним мгновением переворачивала в воздухе, чтобы та оказалась в клюве, и заглатывала безовсяких усилий. Рыба шла у неё по глотке, и её можно было видеть по движущемуся бугорку под кожей. С наступлением тепла, она стала, меньше есть корм, который я давал ей. Мне показалось это странным, и я стал уделять ей больше внимания. Старался наблюдать и запоминать её повадки. И тут я раскрыл её секрет, которому был очень удивлён. Моя белая красавица, оказывается, добывала себе корм сама. Когда я приносил зерно и звал кур, чтобы покормить, то на мой зов летели и воробьи. Они падали как камни со всех сторон, в течение нескольких минут, их собиралось очень много. Воробьи шныряли под ногами у курей и кормились из их кормушек, абсолютно не боясь не кого. Они считали это за правило, раз позвали кур, то и им позволено. Куры были разного цвета пёстрые, рыжие и конечно белые. Воробьи к ним привыкли, и цаплю приняли за белую курицу, и поэтому шныряли у неё прямо под носом. Но моя красавица этого не упустила. Она долго это терпела, потом поняла, что они не с этого двора, и решила с этим покончить. Она стала ловить их, и есть вместо лягушек. Я стал наблюдать за процессом охоты, и был восхищён её умением. Она приседала на своих ногах до самой земли, шею сжимала в кольцо и молниеносным броском поражала свою добычу. Воробей не успевал опомниться, как был уже в клюве. Потом она шла, держа его в клюве к прудику, который был рядом. Пополоскав воробья, подкидывала его вверх и тут же глотала. И так продолжалось почти всё лето. Воробьёв заметно поубавилось.
И как-то раз, я заметил, что на моём подворье чего-то не хватает. Все воробьи куда-то перекочевали. Стоит тишина, скучновато как-то, то воробьи шныряли по всем кустам, и в розах чирикали, а тут ни одного. Цапля стоит и скучает без дела возле прудика на одной ноге, куры разбрелись по двору. Я подумал, что мы, наконец, избавились от воробьёв. Но цапля начала скучать по воле, она уже могла летать, стала подходить к концу огорода до изгороди и смотреть в пойму реки Кумы, где иной раз пролетали цапли, только серые. И мне становилось жаль её, всё сильней и сильней. Я понял, что она очень умная птица, и мне казалось, что я читаю её мысли, или что она говорит со мной каким-то внутренним голосом. Она смотрела мне всегда прямо в глаза, своим необычным взглядом. Взгляд у неё был не птичий, а какого-то таинственного существа, которое понимает наши слова, но говорить не может. В конце концов, я решил её отпустить на волю.
Я отвёз её далеко от села, и оставил у реки Кумы. Она долго стояла на берегу. Отъезжая от неё, я часто оборачивался назад и видел её стоящей на том же месте, где мы расстались с ней. Когда я обернулся очередной раз, то цапли уже не было. Может, она спустилась к воде, а может, полетела туда, где её родина. Так я расстался с этой удивительной белой птицей.
КУКУШКА
Недавно я слышал неприятный разговор одного товарища, в адрес одной птицы. Для чего, мол, только она живёт на этом свете? Гнёзда не делает, птенцов не выводит, а подложила свои яйца в чужие гнёзда и гуляет. Речь идёт, как вы уже догадались, о Кукушке. Да – для чего она живёт: вопрос конечно интересный . Но хочу задать вопрос таким людям, а чем она питается? Я думаю мало, кто знает, зачем она была создана Богом для нас – людей. Если бы знали, то, конечно, смотрели бы на эту несчастную птицу по-другому. Конечно, можно задавать ещё много вопросов, но вот ещё один вопрос. Видели, ли вы как кукушка бегает по земле, чтоб найти себе корм, я думаю врятли. Потому, что она питается только на деревьях и питается теми паразитами, которых не ест ни одна птица. А эти паразиты, или как их называют насекомые, только одна пара может за лето уничтожить шесть 2гектар любых деревьев. Эту лохматую гусеницу не ест ни одна птица кроме кукушки. Чтобы наестся, ей хватает одной пары таких паразитов. А прокормить своих птенцов, кукушке понадобится более ста таких насекомых в день. Вот поэтому кукушка и идёт на такие крайние меры. Приёмные родители, трудятся с раннего утра до позднего вечера, чтобы накормить одного птенца. Кукушиных гнёзд по всей округе очень мало, три или два. Приёмыша спасают чужие родители, а мать подкидышей, спасает сотни птенцов от голодной смерти. Родная мать вовсе не улетает от подкинутых ею птенцов. Она следит за ними постоянно и кукует, для того, чтоб другая кукушка на этом участке не смогла больше подкинуть свое яйцо. Потому, что одной паре будет очень трудно прокормить двух подкидышей. Поэтому мать кукушка следит за этим процессом до тех пор, пока птенец не сможет летать. И только тогда готовится к отлёту на юг, оставляя своего птенца ещё на месяц с приёмными родителями. Но с этими родителями он не летит на юг. Он летит за своими сородичами, но чуть позже и ночью. Это тоже нужно для других птиц. Потому, что кукушка имеет форму тела и оперение, как у ястреба-перепелятника, а его все насекомоядные птицы очень боятся. Вот по этому они летят в ночное время. За счёт этого кукушка находит любое гнездо, хотя птицы очень хорошо маскируют их. Но многие не выдерживают, когда над ними пролетают кукушки и слетают с гнёзд. Кукушка засекает то место, откуда вылетела птица, и гнездо обнаружено.
Мать кукушка улетает на юг, а через месяц птенец летит на то место, где ждёт его мать. Там они встречаются, и домой возвращаются уже вместе.
ФИЛИНЫ.
В начале апреля мне пришлось пасти коров в районе яров, так называемых «Крутояры». Это очень высокие, похожие на застывшие, гигантские, морские волны яры. В низу по их бокам густо растущим кустарникам боярышника и терником, но местами и высокими деревьями тутовника и карагачей. В теплую, летнею, порою, под этими кустами и деревьями всегда было тенисто и прохладно. Под такими кустами и ихней тенью прятались лисы зайцы, а чаще всего там прятались куропатки. Их там можно было встретить в каждом яру. Они вылетали из под них внезапно и с таким шумом. Что при их появлении всегда ощущался какой-то страх. Они так шумели крыльями и кричали когда подымались в воздух, что любая живая душа , которая их потревожила, от растерянности не сразу приходит в себя, а пока опомнится, то их уже и след простыл. И к этой внезапности нельзя было привыкнуть. А дальше в небольших обрывах, гнездились золотистые щурки. Они сами строили себе гнезда, выдалбливая в этих ступенях свои норки. Одна щурка сидела неподалеку, и все время посвистывала одну и ту же мелодию как флейта, а другая рыла себе норку. Завидев опасность, она подавала сигнал тревоги и сразу появлялась та, которая была в норке, так они по очереди капали свою норку в облюбованном ими уступе. В более больших кручах силились сизоворонки, эти красивые птицы голубоватого цвета. Выбирали себе места труднодоступные. И устраивали себе гнезда в более крупных норах, где когда-то жили галки. Они их не покидали ни на минуту, дежурили по очереди над гнездом. Пикируя сверху вниз с кряканьем давая знать, что эта территория занята.
Наблюдая за этим пернатым миром, я увидел на одном почти голом, без травы, холме большую нору. Она находилась от верха примерно метрах в пяти. Признаков, какой- либо жизни я не заметил. Но любопытство взяло верх, и я решил проверить, что это там за нора, и живет ли в ней кто- либо. Потихоньку я стал вскарабкиваться по склону к этой норе. Мне стали попадаться мелкие косточки каких-то грызунов, шкурки от ежей. Перья от куропаток. И конечно это все подталкивало поскорей узнать обитателей этой затаившейся норы. Когда я был уже не далеко от нее, вдруг кто-то крикнул странным голосом. Пу-гу, пу-гу, я сначала оробел и стал прислушиваться и озираться по сторонам. Кто это так неожиданно меня напугал. И вдруг с другого холма, ко мне подлетела огромная серая птица и села в метрах десяти от меня. И закричала опять пу-гу, пу-гу. Глаза у нее почти оранжевые она щелкала клювом и крутила головой из стороны в сторону. На голове у нее были видны перья ,напоминающие уши. Она их то поднимала, то опускала. Потом прилетела еще такая же. Это оказались филины. Мне не разу не приходилось их видеть живьем, а здесь так близко они были от меня.
Я начал догадываться ,почему они пожаловали сюда. Я для них оказался нежеланный гость. И эта нора была их гнездом. Я еще не знал , что в ней есть, но уже был уверен, что она не пуста.
Когда я добрался до нее и заглянул во внутрь, то увидел несколько светящихся точек , которые смотрели из нутрии норы. Нора была глубокой , и из нее тянуло запахом какой-то дичи и сырым мясом, я потом рассмотрел, что это пах заяц, наполовину съеденный. Вдруг дальше начало что-то шевелится и щелкать. Присматриваясь , я увидел серых в пуху птенцов, их было четверо. Один другого меньше. Я не мог не устоять , чтобы не взять одного себе. Я выбрал самого большого, размером почти с домашнюю курицу. И поспешил с той горы убраться, неся дорогого птенца филина. Когда я принес его к своей землянке и посадил его в уголок. Он нахлобучился и защелкал клювом, но кусать он не кусался, был такой мякенький как связан из шерсти. Старался меня испугать, щелкал клювом и поднимал крылья. Они у него были еще малые. Ножки были покрыты плотным пухом до самых когтей. Когти были очень острые и большие, клюв тоже внушал какую-то силу, стального цвета покрытый волосками в виде усов.
Глаза светло-желтые напоминали кошачьи. Когда я его принес в свою землянку, то он сразу облюбовал себе самый темный угол. Я ему положил туда пенек, и он уселся на него, поворачивая головой из стороны в сторону. Я конечно был очень рад ему и сразу дал ему имя Пугачек.
Но когда деда Митрич пригнал овец и я ему доложил о своем приемыше. Он посмотрел на него, и говорит: «Так это же сынок пугач, по-народному, а так это птенец филина, самой большой совы. Птица ночная ведет ночной образ жизни, очень полезная. Привыкнуть, то он привыкнет, но спать не дает, так что смотри сам. Ест только мясо мышей, зайцев, ежей, крыс, сусликов и прочую мелкую тварь. Но я его назад к родителям не отнес, стал его кормить, но с собой не брал, кормил его три раза в день, утром в обед и вечером. Но солнце он не любил, все нравилось прятаться в тень. Так он прожил у нас месяц в землянке. Потом появились еще ему друзья : пустельга, ворона сорока, галка, и степной орленок. Те все дружили между собой, пустельга ночевала у орла под ногами, и орел его не трогал. Орленок был белый в пуху, и пустельга тоже сперва был белый, вот они и привязались друг да друга. А Пугачек ни кого особо не уважал. Кроме своего угла. Потом он стал по вечерам выходить на волю. И когда появлялся я со своим стадом, он радовался как собачонок. Он бежал мне на встречу, пищал по-своему, путался под ногами, мешал даже идти. Я брал его на руку, и он сидел на вытянутой руке и смотрел по сторонам, крутя своей круглой головой. Пуха на нем не было. Он стал такой большой, красивый и очень ручной. Поведение его мне объяснил деда Митрич, что он ночной, и вечер для него это как для нас утро. Поэтому его лучше держать в зоопарке, а для дома он не годится.
Я с этим смерился. Время шло, птицы выросли. Мы, бывало, оставались со своими овцами и коровами на ночь, где пасли их днем. Туда приезжали к нам доярки на подводах, и после дойки уезжали домой в поселок. Дома и в поселке уже знали, что у нас с Митричем в землянке живут, кое- какие птицы. И когда дети приходили в рощи за тутовником и ежевикой, то обязательно приходили, сперва к нам, а потом уже шли в лес по своим делам. Когда мы находились на выпасах с ночевкой, то утром я прибегал чтобы покормить птиц. Так длилось почти все лето. И вот однажды утром далеко от нашего бивака, когда я только, что стал выгонять коров на место дойки, и играл в рожек, ко мне села на плече ворона Яшка. Это было в трех километрах от нашей землянки. Он прилетел на звуки рожка. Яшка был перепуган и все время вертелся из стороны в сторону, как бы боясь, чтоб его кто-то не уловил сзаду.
Деда это заметил сразу, и поэтому, послал меня проверить, все ли в порядке на нашем биваке. Я побежал к своей землянке.
Когда я стал приближаться ближе, то Яшка слетел с моего плеча и полетел к большому тополю и сел на самую его макушку, когда я глянул . куда он сел, то я увидел там и пустельгу с сорокой, они сидели на тополе оба. Раньше они его даже не знали. Когда я прибежал к нашей землянке, то меня встретил своим скрипом Орелка, он сидел на пеньке, который заменял нам стол. Все было как будто на месте. Котелок висел на треноге все горшки ведра под навесом целые. Когда я зашел в землянку, там было много пуха, со стола попадали чашки, я понял, что здесь было что-то не ладное. Филин сидел на своем месте. Но зоб был у него полный. Я заметил, что не хватает галки. Оказывается, филин позавтракал галчонком.
С этого времени я задумал, чтоб его отнести обратно в его стихию. На другое утро я его понес в крутояры, где были его сородичи. Филины уже покинули свое гнездо, и я их обнаружил в одном из яров под кустами шиповника. Я оставил своего питомца там под зарослями шиповника и ушел. Уже поздней осенью я попал в те яры, и выгнал в тех ярах молодых филинов, их оказалось четыре молодых и два старых. Значит, они приняли его в свою семью.
А орел и пустельга осенью улетели со своими собратьями. С тех пор я уже ни когда не приручал филинов. А ворона Яшка осталась мне верной на многие годы, а один раз даже спасла меня от гадюки, которая спала у меня на груди. Потому, что я тоже уснул, пригревшись на солнышке. Но об этом случае я расскажу в следующий раз. Если этот рассказ пойдет о змеях, которые водились на Полыновских просторах и в крутоярах.
Сахаров 2005 г.
ЧУЖОЕ МОЛОКО.
Я расскажу одну историю, в которую трудно поверить. Но какой она не казалась бы не правдивой все же это происходило наяву, в которую , я попал как бы соучастником и от которой мне были очень большие неприятности. Это случилось в один из летних дней, на пастбище, а точнее, когда коров приходилось пригонять на одно из стойбищ, чтобы их помогли подоить приезжающие для этой работы доярки. Место это мы облюбовали с Митричем сами и приучили к нему коров. Расположение этой поляны было очень удобным, как для отдыха стада, так и в случае ненастья, ливня, града или ветра с дождем. Оно было защищено с трех сторон холмами, и только северная сторона оставалась открытой. К ней тихо подходила реченька Полыновка. Огибая эту поляну она уносила свою прозрачную, родниковую воду к Лысой горе, метров триста текла прямо, затем снова был поворот, а дальше уже разливалась в осоке, чаконах, и не доходя до хутора Горного сворачивала в лево и впадала в реку Куму. А над нашей поляной она разливалась мелким озерцом, примерно размером в четыре гектара, а дальше шли рощи до самого берега Кумы. Это озеро было не глубоким, видны были из него темные пни и сухие кустарники. Некоторые во время дойки лежали на тырле, а некоторые заходили в воду этого разлива, особенно когда было жарко. И мне часто приходилось выгонять для того, что бы их могли подоить доярки. И вот тут в один из таких дней, одна доярка говорит, что одна корова выдоена почти. Я этому не придал значения. Думал, что ее высосал теленок, потому, что они паслись с коровами. Но они все были поеными, и сосать не могли. На другое утро это стало известно бригадиру на ферме. Потому, что каждая доярка старалась надоить побольше молока от каждой группы коров, которые были за ней закреплены. И они знали как не кто своих буренок. И эта доярка сказала, что одна дойка у этой ее Зорьки пустая. Мы с Митричем знали, что нашей вины здесь нет, но случай этот нас насторожил. Но Митрич пас овец и ходил со своей отарой не по далека от моего стада, выше по холмам, а коровы по краям рощи. На другой обеденный перерыв, повторилось тоже самое: корова была наполовину кем-то выдоена. Ни кто ее из людей не доил. Место от поселка отдаленное, глуховатое, даже волки мы знали, где живут, но вреда они нам не делали ни какого. Митрич говорил, что они нас с нашей скотиной не будут трогать у них свои правила, где живут — не охотятся. Мне приходилось их видеть. Они старались скрыться с виду, не привлекать к себе внимания, даже никогда не выли. Так что вор оставался не узнанным. Подозрение падало на меня, дошло это идо моей мамы. Что я дою втихомолку корову. Эта неприятная история очень огорчила ее. Она приехала с доярками чтобы это проверить, но когда увидела меня, то конечно поняла, что ее двенадцатилетний пацан здесь не причастен. Она поплакала, поплакала, глядя на меня грязного и загорелого, неподстриженного, и засохших поршнях, из которых торчала сухая трава, уехала с доярками в поселок, а я со своими птицами и коровами остался. Наше начальство стало искать мне замену, для меня это обозначало катастрофу. У меня было много прирученных птиц, они передвигались за моим стадом со мной, кто пеши, кто подлетал, кто сидел у меня на плечах и ходил по своей нужде прямо на мою спину, и белыми от этого полосами я был разукрашен. Это были галки, ворона, орел даже была ручная ласточка береговушка, она летала рядом, я ей ловил кузнечиков, и она подлетала и брала с рук, проглатывала и опять отлетала и кружила рядом. Даже был молодой удодик. Он тоже ел с рук жуков и кузнечиков. Так мы двигались за стадом. Проверяли капканы на сусликов. Здесь уже был рядом степной Орелка, и ворона Яшка, они уже знали мой маршрут, и стоило мне начать подыматься на холмы, где были суслики, они были уже там , и Яшка гонялся за ними, а Орелка медленно следовал за мной. Это была очень терпеливая птица, я у него многому научился потом. Он не когда не торопился, свои движения делал точными и не когда не допускал в них брака. Даже ел красиво. И вот когда стали сгущаться над моей головой тучи, я очень испугался за моих собратьев, ведь если я окажусь дома, то прокормить их я не смогу, да и жить они там не смогут, здесь была воля и корм. Но нашли выход за меня взрослые и сам бригадир фермы. Дали одного человека последить за этим неприятным случаем.
И развязка наступила быстро, за Зорькой стали следить специально. Когда стадо подходило к тырлу, то она стала отделяться от стада. Доярки еще не приехали, мы их коров пригоняли раньше, чтобы они успокоились, попили воды и расположились на отдых. Зорька спустилась с косогора к воде не далеко от берега. На берегу почти на самом обрыве был виден огромный пень, по всем данным когда-то здесь рос тополь и от удара молнии он сгорел. Под ним была как нора от выгоревших корней. Таких пней по берегу было много, и они не чем к себе не привлекли, на них часто сидели скворцы, галки. От их помета они были рябыми. Одним словом пни как пни. Когда наша Зорька подошла к этому пню, то там ждал ее огромный змей. Вот он то и был причиной той загадки с коровой. Казалось, из этого огромного пенька подали шланг. Этот шланг присоединился к одной из доек коровы и начал доить корову. А она стояла тихо, мирно помахивая хвостом. Увиденное такое забыть невозможно никогда. Когда этот человек стал кричать, от увиденного им, я не сразу понял что происходит. Это было уму непостижимо. Змея этого убили за его работой. Он не мог сразу оторваться от дойки, и Зорька испугалась, бросилась бежать и вытянула его из его норы. Доярки уже подъезжали, на дойку. Мы его притянули к мосту и положили поперек моста. Мост был сооружен через канал для полива огородов и проходил не далеко от стойла. Его следами для перегона коров на пастбища по холмам. Мост был метра четыре , когда мы его положили поперек моста то по краям оставалась не меньше по пол метра. Голова у него была как ладонь у того мужика , который его убил. Женщина, чья была корова шла первой через этот мост. Ее взор был устремлен на свою зорьку, под ноги она не смотрела. Мост был сделан из бревен. И змей лежал на них особо не выделялся, и когда она наступила на этого змея и увидела его под своими ногами, то упала в обморок. Стали отливать ее водой, шлепать ее по щекам, приводя ее в чувство.
А когда объяснили ей свою ситуацию, которая здесь произошла, то она отказалась доить ту корову. Сперва ругала нас за то, что ее так сильно напугали. Слух быстро разлетелся по всему поселку. Моя мама гордилась мной, что я не доил ту корову, что мы хоть и бедные , но зато честные люди так я остался еще на три года в родных моих просторах.
Ко мне прибывали и прибывали мои питомцы, которые попадали, по каким- либо причинам в беду. В моей землянке место находилось всем, а зимой мы перебирались в кошару к овечкам , там было тепло. А Зорьке не повезло, ее тогда же отвезли в Буденновск на мясокомбинат.
Впереди были будни моей начинающей полной приключениями жизни. И теперь, когда прошло столько лет я вспоминаю то время, и благодарю бога за то что он выбрал меня и показал свой мир и свое творенья. Научил понимать его и ощущать себя частицей этого великого творенья.
Сахаров 2005 г.
ДЕРЕВЕНСКИЕ ЛАСТОЧКИ
В 1982 году мне пришлось сменить место работы, а так же и место жительства. Я купил не большой участок земли в другом селе, где когда-то жили мои родственники. По их совету мне с семьёй пришлось перебраться поближе к своей родне. Здесь была уже постройка небольшого домика. Рядом стояли подсобные постройки, сарайчики, курятник, а так же так называемая кухня. Много лет мне пришлось возиться на этом дворе, пока не привёл всё это в порядок. Приготовил вольеры для моих птиц, которых привёз с собой. Сарайчики всегда были открыты, до самой глубокой осени. Я сразу не обратил внимания на одно явление, а потом стал замечать, что, что-то в моём дворе не хватает. Какая-то пустота. И вскоре я понял, что в этом дворе отсутствуют ласточки. Я стал всё осматривать, старые подсобки, сараи, осмотрел и кухню, но нигде не обнаружил ласточинного гнезда. Конечно, этому был очень удивлён, почему здесь не водились ласточки. Ведь для них место было подходящее, простор, много деревьев, помещения были, но гнезда нигде не было. Я стал ждать этих птиц. Оставлял на весь день все подсобки открытыми, и следил, не появятся ли ласточки. Так прошло много лет. И вот, наконец, в один весенний день, одна ласточка в середине апреля, появилась на моём подворье. Она сидела, на протянутой проволоке для белья. Подсобка была открытая. Я стал с трепетом души следить за моей гостьей. Она посидела немного, и залетела в подсобку. Полетала там, вылетела обратно и села на своё место. Посидев с пол часа, она улетела, и долго не появлялась. Прошло уже три дня, и вот она вновь появилась, а следом за ней ещё одна. Я был рад до бесконечности. Ласточка летала за своей парой, и видимо объяснила ей, что здесь им будет лучше, и привела её сюда. Это была самочка, грудка у неё была белее, чем у самца, и она щебетала тоньше, чем он. Они залетели оба в помещение и долго там щебетали между собой, перелетали с места на место. Я заранее набил им больших гвоздей по разным местам. На подворье с появлением их, сразу стало веселей, и казалось, что ниша та сразу, что пустовала, заполнилась. Ласточки отдыхали почти неделю, пели песни свои, летали по двору. Появились ещё несколько особей. Погостив немного с моими, они улетели, а мои приступили к постройки гнезда. Я наблюдал за этой работой. Они мешали грязь с корешками, прилепляли к стене, некоторые кусочки падали на землю, но они носили и носили. Работа у них продвигалась медленно, но уверенно. В течение восьми дней, они построили себе гнёздышко, и пропали на два дня. Я подумал, что с ними, что-то случилось, и начал переживать. Но рано утром, когда подсобка была ещё закрыта, они уже сидели на проволоке, и ждали моего появления. Я открыл двери, и они сразу залетели вовнутрь. Гнездо было целым и почти сухим. Я понял, почему они улетали на этот срок. Они немного отдохнули после работы. Гнездо за это время высохло, и они начали его устилать. С начало корешками, а потом мелкими перьями. В течение двух дней, эта работа была выполнена. И за двенадцать дней гнездо было готово. Вскоре я заметил, что одной ласточки не видно. Когда я зашёл вовнутрь подсобки, то увидел, что из гнезда виднеется хвостик ласточки. Я стал меньше туда заходить, чтобы не беспокоить птицу своим появлением. Прошло ещё недели две, ласточки стали появляться, всё чаще и чаще. Потом я заметил, что они носят корм. Прошло ещё десять дней. Я заглянул в помещение, и увидел маленькие клювики, торчащие из гнёздышка. А ещё через десять дней, ласточата сидели на краю гнезда и смотрели на меня. Их было пять. Родители одна, за одной, носили им корм до самого позднего времени. Пришло время покидать родное гнездо. Сначала они слетали с гнезда и летали в помещении, а потом один, за одним вылетали наружу. Но далеко они не улетали, садились на проволоку, на дерево, что росло рядом с подсобкой. Потом стали отлетать дальше, и дальше от дома. Прилетали и чужие ласточки, и они с ними тоже кружили над подворьем. Но к вечеру родители приводили их опять в соё гнездо, и они оставались на ночь в подсобке, и я их замыкал. Рано утром вставал, чтобы открыть дверь, потому, что мать ласточка оставалась с ними в гнезде на ночь. А отец улетал и утром, чуть свет, сидел уже на проволоке, и ждал меня. Когда я открывал дверь, он сразу залетал вовнутрь, не много пощебетав, они все вылетали и исчезали на целый день. Я уже знал голоса своих ласточек, и их детей. А когда они прилетели на ночь, то одного ласточёнка с ними не было. Я хотел уже запереть дверь, как вдруг самец вылетел, и прокричав по-своему умчался в сумерки. Я постоял ещё немного, услышал голоса ласточек, это были мои, прилетели двое старая ласточка и с ней ласточёнок. И залетев в подсобку, самец папа, остался в первый раз с ними на ночь. Так продолжалось дней пять, утром они улетали, а на вечер прилетали ночевать, потом они исчезали на некоторое время, а перед отлётом вновь появлялись все семь особей. Долго летали, садились на телеантенну, на проволоку где сушат бельё, и всё время пели. Я понял, что они делают это в последний раз, а завтра их не станет до самой весны. На следующее утро я их больше не видел, они улетели в тёплые края. Прошла осень, зима, а в апреле, они вновь появились. Это были наши ласточки, и я их голос узнал сразу. Они долго кружили над домом, а потом сели на туже проволоку. Отдохнув немного, они залетели в подсобку. Гнёздышко было на месте. Немного его подправив, самочка села на кладку, и вновь они вывели пять птенцов. Выкормив их, они их увели на плавни в камыши, где безопасно и хватает корма.
Через некоторое время, появились старые ласточки, а сними, были их ласточата, только первого вывода. Их можно узнать по голосу, у всех ласточек он своеобразный. И если прислушаться, то спутать его невозможно. Это небольшая стайка залетела в подсобку. Полетав по всей комнате и пощебетав там о чём-то, они вылетели посидеть на проволоке, потом вновь залетели четыре особи. О чем-то, там пощебетав, две старые ласточки улетели к своим ласточатам. А остальные остались, они сидели почти целый день, а на ночь улетели, но утром появились вновь. Я очень удивился, что это могло быть. И когда они стали строить новое гнездо, то я понял, что родители им объяснили, что здесь безопасно, и они могут занять это помещение. Но гнёздышко своё они сделают, где родились, чего они потом и сделали. Они стали лепить свой дом, материал их падал, плохо прилипал к стене, я это заметил и прибил три гвоздя, а четвёртый, чтоб они могли отдохнуть, и дело пошло. Вскоре они слепили своё гнездо почти рядом с родительским, и молодая мама села на кладку. Я не знал, сколько она снесла яичек, так как трогать ласточат и кладку нельзя, даже пальцем. А то они могут бросить и покинуть своё гнездо. Чего мне очень не хотелось. Я стал ждать, когда будет видно птенцов. И это время наступили, их оказалось три. Они сидели и смотрели на меня почти рядом. К осени они окрепли и выросли, а в конце сентября в моём дворе оказалась почти целая стая ласточек. Они летали всюду, и в подсобке, сидели на антенне, на проволоке, на черешне. До самого вечера пекли песни, потом улетали все большой своей семьёй. И я теперь хочу дождаться весны, и посмотреть, явятся ли они к своим гнёздам.
Храни вас Бог, мои касатки, и прилетайте домой. Мы все люди так вас любим!
НЕЗВАННАЯ ГОСТЬЯ
На моём подворье есть небольшой прудик. Я его сделал для своих обитателей, огорей, гусей, журавлей им диких уток. Наполняется он из крана питьевой воды, вечерами часа по два, мне приходиться наполнять его питьевой водой. В это время, в конце дня мои обитатели, моего двора, собираются возле этого небольшого озерца, чтобы приготовиться к ночлегу. Кто заходит в воду, кто устраивается на берегу, и начинают приводить себя в порядок, чистяк крылья, разговаривают между собой. Журавли заходят в воду с краю, а остальные, у другого бережка разбиваясь по парам, остаются на ночь. А на утро расходятся, и прудик остаётся, всегда почти пуст, до следующего вечера. И вот однажды я заметил, на бревно, которое я положил у берега, для того чтобы ночевали огари, незваную гостью, лягушку. Она сидела на этом бревне и грелась на солнышке. Была она вся мокрая, толи от воды в пруду, то ли она только что припрыгала с огорода, и была мокрой от росы. Она сидела и смотрела на меня своими выпуклыми глазами, и приготовилась прыгать в воду. Мне она очень понравилась, пузатенькая такая, поза у неё была как у бегуна, который приготовил её к старту, чтоб начать эстафету, если дадут сигнал. Я её полюбовался, и оставил её в покое. Её заметил петух, и стал её рассматривать, и что-то по-своему бурчать. Собрались ещё куры, и с удивлением окружили её. Кудахтая и труся своими гребешочками красными от солнечных лучей. Но, видя, что гостья не опасная для них, стали постепенно расходиться по своим делам. Лягушечка осталась сидеть на облюбованном ею брёвне. Солнышко постепенно стало пригревать, и наша гостья стала высыхать на тёплом своём месте. Я занимался своим делом, но за ней всё время наблюдал. И когда солнце стало греть сильней, лягушка не выдержала. Подползла поближе к воде, и тихонько залезла в воду, пристроившись в тень. Осталось видно только её голова с выпучиными глазами. Вечером я её не обнаружил нигде, и подумал, что она ушла туда, откуда пришла. Но на утро я был очень удивлён, увидев, ещё две новых её подруг. На бревне уже сидело три особи. Сидели они в ряд, и все смотрели на меня, не прогоню ли я их? Я понял, что их привела сюда их подруга. За ночь они добрались в мой прудик из солисброса, который находится в конце огорода. Вот оттуда они и пожаловали сюда. Я не стал их беспокоить, а мои питомцы их не употребляют в пищу. Лягушки, это видно знали, и быстро освоились на новом месте. Они сидели днями в тени, а когда становилось к вечеру попрохладнее, то вылазели на бревно и выстраивались в ряд и были похожи на маленькие танки. Мне это очень нравилось. Когда я подходил к ним, они по очереди прыгали с бревна в воду, и сразу показывались на другом берегу прудика. Их головки появлялись одновременно, и замирали на воде. Но все поворачивались в мою сторону, и следили за мной, а законных хозяев этого пруда не боялись. Постепенно они перестали меня бояться, и стали подпускать очень близко. И вот однажды вечером, я услышал, первый эх концерт. Лягушки запели свои песни. Их, конечно, было мало, но квакали они в один голос, с таким старанием, что я стал их слушать с удовольствием. Они находились на половину в воде, и их голоса усиливала вода. Громче всех квакала первая, та большая лягушка, она надувала свои пузыри по бокам головы, и с таким усердием это делала. Когда она их надувала, то сама всплывала, почти вся на поверхность воды, и от удовольствия шевелила своими задними лапками. Подруги ей подпевали. Но этот концерт, был так отлажен, что не заслушаться было нельзя. Про квакав минут десять, они разом умолкли. Я оставил их в покое, и тишина была до самого утра. На следующий день, я не сразу обратил внимание на своих гостей. А в середине дня, зашёл к своим питомцам, и не поверил своим глазам. На бревне сидели уже семь лягушек. Они сидели одной шеренгой, и их глаза блестели как огоньки. Я их поздравил с пополнением, и оставил этих особей. А жизнь шла своей чередой. Прилетали дикие, кольчатые горлинки, чтоб попить воды и отдохнуть. Потом стали появляться воробьи домовые с молодняком, клевали корм из кормушек, и тоже пили воду в жаркие летние дни. Мои пришельцы жили своей общиной, ловили мух, комаров. Птиц моих они уже не боялись. Днями грелись, то на брёвнышках, то залазели в тень, и только глаза и кончики их носиков виднелись над водой. И вот однажды в обеденный час, я услышал, тревожные крики домовых воробьёв, а один крик выделялся очень громко и протяжно. Я поспешил разобраться, почему собрались воробьи, и так кричит один из них. Когда я подбежал к тому месту, где воробьи подняли тревогу, то, конечно же, остолбенел от увиденного зрелища. На бревне трепыхался, молодой воробей. Он как бы летел, но в тоже время находился на месте. Была видна его головка и крылья, а остальное ноги лягушки. Мне показалось, что лягушка стала с крыльями и с головой воробья. Но когда разобрался, то понял, что лягушка поймала воробья и хочет его проглотить. Но крылья воробья не дают ей этого сделать. Воробей кричал, и хотел лететь, но лягушка старалась его заглотить. Мне пришлось вмешаться в её охоту. Воробья я освободил, а лягушка булькнула в пруд и закопалась в ил. Воробья я молодого продержал до вечера, пока он оправился от испуга. Потом я взял удилище, и начал искать по дну лягушку, но не нашёл. На другой день я насчитал две лягушки, а ещё через неделю мой прудик опустел. Его покинули лягушки. Осенью я их тоже не увидел. Как и когда они ушли мне не известно. И я очень сожалею, что так получилось. Может, лягушка защищала свой прудик, от других гостей, или она поняла, что кроме неё здесь есть хозяин и посильней. Поэтому, они и оставили моё подворье, и ушли обратно в свои угодья. Но охота лягушки на воробья для меня осталось неизгладимым впечатлением. И всё время удивляюсь, этим увиденным зрелищем.
20 мая 2004 г.
ГАЛЧЁНОК
Птенец галки попал ко мне случайно. В конце мая, как-то приехал мой друг, чтобы говорится насчёт рыбалки. И в ходе разговора, сказал мне, что знает, где есть выводок галчат. Но их скоро могут выбросить из гнезда, потому, что поселились галки, в сельхоз хозяйственной машине, которой косят люцерну и силос. И эту машину будут ремонтировать, а когда её начнут разбирать, то гнездо выкинут. А там слышно, как кричат галчата, и я попросил, чтоб сразу привёз ко мне. Я их попробую выкормить, но ни в коем случае, не выбрасывать их. Вскоре он привёз три галчонка, которые сразу начали оперяться. Птенцы были тёмно пепельного цвета, глаза голубовато-жёлтым отливом, и были они очень спокойные. Мне они очень понравились, и я им сделал отдельную клетку с гнездом, и начал их кормить. Они быстро освоились, и стали открывать свои розовые ротики, требуя корма. Так птенцы галок начали свою новую жизнь, а я новую свою заботу с новыми хлопотами. Вскоре мои галчата стали отзываться на мой голос, росли быстро, и превращались в красивых птиц. Они были чёрные, как говорят обычно, чёрный, как галка. Скорее всего, они были тёмно сизые. На шейках у них был белый шарфик, глаза стали голубые, носики черноватые, небольшие. Они стали понемногу ходить, и всё время были чем-то заняты. То трогали соломку, то ловили муравьёв, и так день за днём бежало время, птицы почти выросли и стали на крыло. Постепенно взлетали на дерево, потом стали летать вокруг дома, и всё время разговаривали на своём языке между собой. Отдыхали только тогда, когда начинало темнеть. Они залетали в подсобку, усаживались на палочку и затихали до утра. На деревьях начинали созревать фрукты, майки, а когда поспел тутовник, то стали прилетать грачи с молодняком, чтобы полакомиться ягодами, с грачами были и галки. И вот с такой из стай, две моих галки улетели, а одна осталась. Она так привязалась ко мне, что всё время была рядом со мной. Своим клювиком чистила мои уши, лезла в нос, старалась открыть мне рот, трогала пуговицы на рубашке, и любила особенно блестящие предметы. Это была не птица, а какой-то ребёнок. Любила, есть особенно варёные яйца кур, а в основном желток. Она уже знала, когда иду в курятник, чтобы забрать из гнёзд куриные яйца. Стоило мне туда направиться, как она уже сидит на двери курятника и заглядывает вовнутрь. Потом она каким-то образом догадалась, летать на крик курицы. Если закудахтала курица, она уже сидит на двери, и заглядывает уже в курятник. Она изучила всё время на моём подворье, она знала, когда и какая курица снесётся. Но однажды она меня удивила, что я такого не ожидал. Она стала кудахтать как курица, различить её было очень трудно, если не увидишь, кто это кричит. Потом она расширила свою зону, стала летать по соседским курятникам, но шкоды пока не делала. Но к осени она повзрослела и свою тактику изменила. Стала потихоньку воровать яйца из гнёзд кур. И стала кудахтать, после того, как съест яйцо. Различить было не возможно. Я её посадил на время в вольер, думал, что забудет своё ремесло. А когда выпускал её, то она снова продолжало своё ремесло. Мне не хотелось неволить её, и держать в клетке. И так продолжалось до осени. Стали доходить до меня слухи, что какая-то галка может кричать по куриному, и сама ворует яйца. Украдёт яйцо из курятника, и летит с ним в клюве. Я видел, как она это делает. Соседи знали, чья это галка, и поэтому не трогали её. Слушали, как она кудахчет, значит, утянула яйцо, и прощали за её безобразие. А яйца она крала только по одному в день, и у разных хозяевов. А когда захолодало, и стали улетать грачи с галками, то моя галочка стала скучной. Прекратила своё безобразие, и всё сидела на своём, облюбованном месте возле вольера. Я знал, что она готовиться покинуть моё подворье, и ждал этого момента.
Грачи стаями кружили над посёлком, почти каждый день октября. Туманы стали закрывать солнце при восходе. А когда он рассевался, то появлялись чёрные стаи грачей, а с ними были и галки. И вот в конце октября я не нашёл свою галку на подворье. Когда она покинула мой двор, я не заметил. Без неё стало скучно на дворе, и я всё время ждал, и жду её. Когда летят стаи грачей, и слышу там голоса галок, то думаю, может там с ними мои приёмыши. Может, сядет какая из них на мой двор. Но они проносятся мимо. Где теперь мои галчата обитают, и вернутся ли они туда, где выросли?
2003-2004 г.